1.Соседи.

Весь вечер мой соседка Райся искала пропавшую кошку. Облазила все близлежащие дворы, заглянула под каждую скамейку, под каждый куст...
    Устроила перекрестный допрос мальчишкам. Даже пообещала вознаграждение - 100 рублей тому из них, кто обнаружит черно-белого котенка с зелеными глазами. Пацаны разбежались в разные стороны, вскоре притащили  всех котов, которых смогли обнаружить и схватить. Коты, как один, оказались чужие, и, будучи выпущенными на волю, незамедлительно удрали. Соседка опустилась на скамейку: сложенные на коленях руки и низко опущенная голова выражали безутешное горе.
   ... Надо признаться, в нашей коммунальной квартире  драк хотя и не случалось, но и дружбы особой не было. Слишком разными мы были: я - мелкая чиновница, соседка, татарка Райся (или Рая, в русском произношении) - до пенсии работала бригадиром уборщиц на Казанском вокзале. С тряпкой в одной руке и шваброй в другой выглядела она органично(в отличие от меня), и где-то даже эротично... Третий наш сосед, Алексей Иванович, старый холостяк, доцент кафедры физической химии, а ныне, подобно Рае, пенсионер, никогда в наши споры не вступал. Слушая Раины претензии в мой адрес по поводу плохо помытой плиты или грязных плинтусов в коридоре, дедуля молчал. Стоило ей выйти, шептал мне: "Не обращайте внимания. Она - хорошая." Часто он уезжал в санаторий по бесплатным путевкам, которые давали ему в институте, где Алексей Иванович проработал более сорока лет.
  Я была незамужем. Раиса давно разведена, взрослая замужняя дочь ее жила отдельно. Она-то и подарила соседке кота Мурзу. Веселый маленький комочек играл на кухне с легкими пылинками. Сбрасывал цветущие Раины фиалки, грыз мебель. В общем, с его появлением жить стало веселее.
  - Люблю Мурзу как мать родную, - говорила Рая. Уходя по делам, она привязывала кота к батарее на длинную самодельную шлейку. Мурза выл под дверью, органически не вынося плена.
   - Хороша любовь, - думала я. Видимо, кот был со мной солидарен и потому, однажды теплой летней ночью ухитрился сбежать.
 Между тем, спокойно глядеть на Раины страдания было невозможно. Наш сосед, доцент, находился в очердном санатории, а я подключилась к поискам. Вместе с Раисой, еще раз, обошли дворы, помойки, детские площадки. Увы, безрезультатно.
    Пришлось вернуться в опустевший дом.
  - Потеряла я мать родную, - промолвила Рая тяжело. Мы стояли с ней в коридоре. Вдруг мне послышалось слабое мяукание. Или звук, похожий на скрежет кошачьих когтей.
   - Тихо!
   Прислушались. 
   - Нет,- сказала Рая печально, - послышалось тебе...
   Но тут действительно раздался кошачий писк. Он доносился из-за закрытой двери соседа. Рая метнулась в свою комнату. Принесла связку ключей. Не обращая на меня внимания, трясущимися руками, она подобрала нужный ключ. Вместе мы вторглись на чужую территорию. Следуя за ней, я чувствовала себя если не преступницей. то уж точно сообщницей по правонарушению.
  Я нащупала на стене выключатель, и, в ярком свете люстры, первое, что мы увидели, был несчастный кот, застрявший между рамами окна. Рая дернула шпингалет, но открыть не смогла, он был наглухо склеен с рамой масляной краской...
    Тогда она сбегала на кухню, принесла два столовых ножа. Мы долбили шпингалеты так, что стружки и хлопья краски летели во все стороны. Наконец, соседка дернула раму и открыла ее. Мурза был свободен, попытался спрыгнуть на пол, но Рая поймала  его, прижала к мощной грди, поцеловала. Кот слабо сопротивлялся.
    Соседка подмела мусор, я погасила свет.
    - Ты ничего не знаешь, ничего не видела, - с легкой угрозой в голосе сказала  мне Рая.
     На почве общего преступления в наших отношениях возникла нота доверия и взаимопонимания. Но свою туалетную бумагу соседка по-прежнему закручивала сложными узлами...                 
 

Исцеление.

 

 

      У Раисы Каюмовны заболел зуб. Полоскала водно-солевым раствором – не помогло. Купила в аптеке капли, получила временное облегчение от боли, о чем, впрочем, сразу предупредила аптекарша.

       Доцент посоветовал:

      - С точки зрения науки и жизни, надо приготовить раствор: ложку водки, ложку черного перца, ложку...

      - Хватит, хватит, - перебила Раиса, - Это не лекарство. Лично я могу принять такое средство, но только если суд приговорит.

       Доцент убедительно разъяснил:

     - Так все лекарства основаны на одном принципе: либо вылечить, либо того…

      - Алексей Иванович! – попросила Рая, чуть не плача, - Не пугайте меня, а то от ваших слов у меня вся боль прошла.

       Ужинать Раиса отказалась. Хотя, судя по виду, была голодна. Только внимательно наблюдала, как Алексей Иванович варит лапшу. Когда я достала из холодильника колбасу, Рая отвернулась, горестно вздохнув.

       Нам стало неловко. И даже совестно.

       - Не желаете? – одновременно спросили мы с Алексеем Ивановичем, при этом он указал на свою лапшу, а я на бутерброд с колбасой, - Составьте нам компанию!

      - Нет, - вздохнула Рая, - лучше голодать, чем боль терпеть.

       С этими словами она открыла банку кошачьих консервов. Мы замерли. Как ни крути, зуб находится в голове, кто знает, какие осложнения возможны из-за боли…

      Рая переместила содержимое в пластиковую миску. Отлегло…

        Маркиз смачно жевал, шевеля, как обычно, чуткими ушами. Рая глядела на него с материнской любовью и бескорыстной завистью.  

       Однако не помогло и лечебное голодание, ближе к ночи зуб разболелся с новой силой. Рая включила на кухне свет. Вышла я, вижу: ходит, бедняжка кругами, мечется…

          Вот тут доцент возьми, да и предложи:

       - А не воспользоваться ли нам, уважаемые, помощью целителя?

          Мы знали, о ком именно он говорит. На третьем этаже в собственной однокомнатной квартире проживала Панова Вероника, женщина средних лет и среднестатистической внешности. Ничем особенным не выделялась. Ходили слухи во дворе, что в годы юности служила Вероника в правоохранительных органах, откуда была уволена по невыясненным, тщательно скрываемым обстоятельствам.

       После увольнения из милиции в ней обнаружился талант «врачевания». Стала именовать себя «целительницей Вестой». Надела на шею украшение, которое именовала гордо «третий глаз». Во дворе ее остерегались. Советов не спрашивали, однако здоровались первыми, на всякий случай…

         Рая махнула рукой: дескать, все равно уже, зови кого хочешь. Алексей Иванович накинул пиджак поверх домашней майки, спустился на третий этаж.

         Бывшая милиционерша явилась во всеоружии. В черном балахоне. При серебряных украшениях, включая пресловутый «глаз». А главное, с большим стеклянным шаром в руках. Сила шара, судя по всему, как раз и должна была исцелить нашу соседку.

          Рая сидела на табуретке в центре кухни. Доцент держал прямо перед ней шар. Целительница Веста ходила кругами, что-то шепча себе под нос. Одновременно совершала круговые хватательно-бросательные движения вокруг левой Раисиной щеки.

         Так продолжалось довольно долго.                 

         - Стойте, стойте! – закричала Рая, - Не с той стороны болит, не с левой, а с правой!

        - Это ничего! – авторитетно произнесла целительница, поправляя нагрудные украшения, и пояснила:

      - Если болит слева, то надо захватывать справа, а если справа – то слева. Вы не отвлекайтесь, глядите на шар… 

        - Не помогает…

         Веста, не говоря ни слова, перешла на правую сторону.

       - Это тоже ничего! Иногда кажется, что болит слева, а на самом деле болит справа.

       - А как же на самом деле? – осмелилась спросить я, слегка запутавшись.

        - А на самом деле – глупых вопросов не надо задавать…, - отчего-то рассердилась Веста. 

          Она еще покружила вокруг Раисы. Шар оказался тяжелый, сосед переминался с ноги на ногу. Притомилась и сама целительница. Время от времени она вопрошала:

         - Ну, как?

          Однако Рая уныло твердила:

         - Нет, не помогает.

           Наконец, уставшая целительница воскликнула:

          - У вас тут аура плохая!

          - Луком, что ли, пахнет?

          - Ничего вы не понимаете. Аура – это такое, невидимое… Где вам понять! Идите к зубному врачу! Надо лечить!

           Она выхватила у доцента свой шар.

           - Кто-то здесь мешает, не дает моей энергетике внедриться…

           И обвела подозрительным взглядом пространство кухни. Кот Маркиз, на всякий случай, спрятался под стул. Будучи существом от природы недоверчивым, он первым почуял, что толку от исцеления не будет. Но благоразумно промолчал и затаился…

         - К врачу! К врачу! – повторила целительница, как заклинание…

         Доцент смущенно почесал затылок.

         Кое-как пережив ночь, с утра пораньше Рая собралась к врачу. И уже вечером мы наблюдали ее вполне счастливую физиономию. Рая хлебала любимую окрошку под бодрые звуки радио.

        С тех пор, завидев во дворе целительницу, она тихонько покручивает пальцем у виска и бормочет:

         - К врачу тебе самой надо. Только не к зубному!  

         Рассказ был бы неполным, мало того – нечестным, без упоминания одного деликатного обстоятельства… 

        Обсуждая с доцентом визит бывшей милиционерши, я заметила:

      - Все-таки, есть одно смягчающее обстоятельство: денег она у Раисы не просила!

        Доцент задумался. Вздохнул:

      - Не просила, да. Потому что я дал ей аванс. Она показала мне документ под названием «Тариф на исцеление». Все перечислено: услуги по пользованию стеклянным шаром, заклинания в устной или письменной форме. Я запомнил два пункта: «таинственные письмена» и  испепеляющий… пардон,  «исцеляющий взгляд». А без денег она бы к нам не пошла! Объясняла, что дело не в ней самой, а в том, что сама методика не работает без денег…  

   - Как? И вы не потребовали обратно?

   - Неловко было. Постеснялся. Только  умоляю, не говорите Рае!

     Вот значит, в чем дело!

     Теперь мне понятно, почему при встрече с  доцентом эта Веста по-особому ему подмигивала!

     Отрабатывает, значит, аванс, применяет свой таинственный взгляд! А я-то думала, соринка ей в глаз попала…                                

 

                       

 

 

                       Снова замок с секретом…

 

      Татьяна – моя старая подруга, со студенческих еще времен. Вместе прогуливали лекции по бибилиотековедению. Прогуливали также лекции по русской литературе. И по архивоведению. А еще по основам юриспруденции, культурологии. Каких только лекций нам не доводилось прогуливать!

       Чаще всего сидели за столиком в ближайшем кафе, пили кофе и поглощали горы неимоверно вкусных пирожных. Почему в молодости такие вкусные пирожные? Почему сейчас они мне не попадаются?  Теперь все самое вкусное достается другим, да хотя бы вон тем девчонкам, что хохочут за соседним столиком...

       Татьяна познакомилась со своим будущим мужем все в том же кафе. Он присел за наш столик и прикинулся иностранцем. Говорил с легким акцентом. Упрямо твердил, что зовут его Серж и никак иначе. Настойчиво просил помочь найти Красную площадь. Ах, собор Василия Блаженного тоже там? Вот так новость! Кстати, который час? Вы не очень торопитесь? 

        Достает из кармана гудящий мобильник.

      - Андрей Васильевич! - говорит мнимый Серж безо всякого лишнего акцента, на чистом русском языке, - Я буду в офисе через десять минут.          

      - Что, - спросила Татьяна, не без ехидства, - кажется, торопитесь? На Красную площадь в другой раз посмотрите?

        Я хмыкнула с видом удовольствия. Ага! Не получилось у фальшивого Сержа обмануть нас, таких внимательных! Хочешь познакомиться – так объяви об этом как честный кавалер! По радио!

        Но мы его недооценили. Этот Серж… чего тут скрывать – Сергей прибегнул к запрещенному приему:

        - Таня, - заявил, - срочно продиктуйте ваш номер телефона! Не то опоздаю на работу. Пока не скажете – с места не двинусь. Пусть ч меня увольняют! Только учтите – уволят меня из-за вас…

       Сжалилась Татьяна. Или поддалась на провокацию. Или он ей понравился сразу, уж и не знаю. Короче, дело закончилось свадьбой. Вернее, началось со свадьбы, а позднее, через два года – чуть не закончилось разводом…

        Вот лучше бы его уволили с той работы, честное слово!

        Сергей оказался журналистом. Сначала изредка, застенчиво, выпивал. Потом стал откровенно, немного чаще пить. Наконец, регулярно начал впадать в запой, продолжавшийся дня три или четыре подряд.

       К тому времени у Тани родились близнецы Даша и Настя. Я знала, что Таня ходит с девочками в церковь. Знала, что есть у нее знакомый батюшка во Владимирской епархии, к которому Татьяна с Сергеем ездили венчаться.

        Поэтому ничуть не удивилась, когда Татьяна позвонила, предложила пойти попить  кофейку и, не дожидаясь назначенной встречи, торопливо сказала:

       - Все! Решение принято! Развожусь!

       Заняли угловой столик в нашем кафе. Я спрашиваю:

       - Какие пирожные возьмем?

       - Никаких. Только кофе. Самый черный и двойной.                 

       - Что за новости?

       - Сегодня пятница, постный день. По пятницам и средам можно только то, что на дереве растет. 

        - Танька! Ты верующая?

        - Я – православная. И еще на исповедь сегодня пойду.

         Подруга, в подтверждение слов, достала из сумки мелко исписанный листок бумаги из блокнота.

      - Танька! Неужели у тебя столько грехов?

        Она не успела ответить – подошла официантка.

      - Черный кофе, самый крепкий! Два! А хлеб у вас есть? Две порции белого!

        Невозмутимая девушка отошла. Вероятно, решила, что у нас мало денег. Обидно. Может, позвать, показать мой толстый кошелек? Набитый мелочью….

       - Только начни вспоминать и копаться в себе, - говорит Татьяна, - Такое накопаешь… Зависть. Злопамятство. Немилосердие. Несоблюдение поста – тоже бывает. В среду я пила кофе с молоком, начальница угостила. И я постыдилась отказаться, постыдилась называть себя христианкой. Прямо горе.

        - А как же развод?

        - Если бы не вера, я давно бы развелась с Сергеем. И уехала в Америку или еще куда-нибудь. Я долго его из болота тащила. Больше не могу…

         Она отодвинула легкий рукав белой блузки. На запястье – синие следы. На предплечье – тоже. Я закипела. Словно уже выпила двойной, да, пожалуй, даже и тройной эспрессо:

       - И ты еще терпишь? Да я бы прибила за такое! Подкралась бы ночью и тюкнула… Чтобы не мучился сам и не мучил других… да я бы… Ему бы… Шваброй или сковородкой!                

          Подруга печально усмехнулась.

       - Исповедаюсь, потом поеду к батюшке во Владимирскую епархию. С девчонками мама сидит, она пока в отпуске. Очень, очень настойчиво попрошу благословить на развод. Хотя мы с Сергеем обвенчаны.

      - Знаешь, я с тобой! На исповедь! К батюшке! Куда угодно! Меня тоже многое не устраивает!

        Снова печально улыбнулась Татьяна.

     - Тебя-то что гнетет?

       - Как что? Одиночество. Коммуналка. Живут трое соседей плюс один кот. Все одинокие люди…. Грустно! Зачем живем? Чего ждем? К тому же я работаю как крепостная рабыня, за кусок хлеба. Мне тут деятели из риэлтерской конторы предлагали продать им комнату. Может, правда, продать, взамен купить дом, переселиться в сельскую местность? Изменить свою жизнь. Ведь еще десять лет пройдет – и что тогда? Уже не будет решимости что-либо менять! Нет уж, пусть меня твой батюшка куда-нибудь определит! Пусть ответит на вопрос, зачем мы живем и мучаемся… 

        Татьяна пожала плечами. Вырвала из блокнота чистый лист бумаги.

       - Мечтательница! - говорит, - Хватите тебе одного листочка?

       - Более чем! – небрежно махнула я рукой. Какие у меня грехи? О чем писать?  

        Задумалась. Вспомнила, как завидовала начальнице. Как прошла мимо мусора, нечаянно уроненного Алексеем Ивановичем мимо ведра. Все равно Рая поднимет! Вот о чем я подумала в тот момент! Даже невинного кота как-то раз под шумок пнула я ногой в бок. Тоже, наверное, грех. Во всяком случае, поступок, достойный порицания…

         А хороших за мной вообще не числится.

         Злопамятство. Зависть и еще раз зависть. Уныние. Разнообразные мелкие пакости. В общем, грехов набралось достаточно. Как нитки из клубка, потянулись один за другим. Вот уже листок исписан с обеих сторон. Живого места нет на нем.  

      - Не плачь! – говорит Татьяна, - Если что не вспомнила – в следующий раз исповедаешь.

        И мы пошли. Храм предстал перед нами нарядным снаружи, прохладным и золотым внутри. Много тонких свечек. Протяжное, неспешное пение. Мягкий, медовый свет от алтаря.

        Когда мы вернулись на улицу, стало темно. Свежий воздух приятно холодил лицо. Круглые звезды висели угрожающе близко. 

        Снова хотелось плакать, в третий раз за сегодняшний день: первый раз расхныкалась в кафе, второй – во время исповеди, и вот, опять… Подступает… Пока не заметила подруга – смахну слезы рукавом. Представляю, как буду выглядеть завтра: с распухшим носом и китайскими глазами. Красавица. Китайская принцесса.

         - Ну что, - спрашивает Татьяна, - ты решилась? Едем?

         - Едем, - отвечаю, - Куда ж деваться. Пора!

       Надо же! Я совершенно не чувствовала голода.

       Подруга ответила на телефонный звонок:

      - Скоро буду. Возле метро. Да все в порядке, ты только не волнуйся, Сережа!

       Не понимаю я таких отношений, вот хоть тресни, не понимаю! Подумаешь – позвонил, его величество! Прямо счастье привалило, пора прыгать от радости… Ах! Ты только не волнуйся, милый!

       Позвонил? Да он в лепешку разбиться должен…

       Не понимаю! Возможно, потому я и не замужем до сих пор...

       Толстому моему кошельку вышло значительное облегчение:  последнюю десятку бросила в пластиковый стаканчик нищенке. Единственный за день приличный поступок!

     - Так ты поедешь к батюшке или передумала? - спросила я. Не потому спросила, что очень уж хотела отправляться куда-то в неизвестные и вряд ли чересчур приветливые места. Скорее из вредности, или из принципиальности. Ехать – так ехать!

     Хотя лично мне, повторяю, не слишком хотелось отбывать в неизвестные места. Какой-то сельский приход, храм. Деревенский священник. Что он знает о моей жизни?

      - Конечно, едем! - заявила Татьяна. И прибавила, уже не так решительно:

      - Если муж благословит…

       - Очень ему оно надо, - засомневалась я, - Благословит он тебя, как же…

        Мы встретились утром, на автобусной станции. Через два с небольшим часа стояли на пороге деревянного дома, построенного не иначе как в середине прошлого века. Домик лепился у подножия древней колокольни из красного кирпича. Благородно, на манер Пизанской башни, склонилась она над ветхим домиком.

      Потом я от батюшки Александра узнала, что колокольня в семнадцатом веке построена, на совесть, сейчас так не строят. Потому и сохранилась хорошо. Ни злые морозы, ни жестокий ветер, ни корыстные люди разрушить не смогли.

       Мы прошли в храм, где пахло чем-то родным, забытым. Мне все казалось, что я здесь уже бывала когда-то. Только вот когда?

       Началась служба. На клиросе пел ангел. Не могла я, как ни старалась, уверить себя в том, что поет Светлана, местная девушка, дочки тети Зои. Слишком красиво растворись звуки среди серебряных окладов икон, таяли в кадильном дыме, терялись вверху, в столбе света из узкого длинного окна.

       После службы батюшка пригласил всех присутствовавших на службе прихожан в дом, на трапезу.

       Некоторые старушки в храм приехали на велосипедах, по деревенскому обычаю. Сейчас они отпросились домой, потому что закапал дождь.

       Прихожанки, глядя на небо, пророчили грозу. Деревенская дорога, вернее, колея, пробитая в глине, надолго выйдет из строя.  

       Отец Александр благословил, старушки оседлали старомодные механизмы, и нестройная кавалькада унеслась по разбитой дороге. Последней уехала певчая Светлана, остроумная, и, как говорили про нее бабушки, «на язык вельми злая». На что Светлана отвечала:

      - Я не злая, я справедливая! На вас злиться – никаких сил не хватит…

      Остались в доме трое: Татьяна, я и отец Александр.

      Разговор продолжался. Как ни старались мы с подругой заставить батюшку повернуть на нашу колею – не вышло, к сожалению или к счастью.

       Татьяне твердит:

      - Никаких разводов!

       Мне повторяет:

       - Живи, где живешь, работай, где работаешь!   

       - Батюшка, благословите! – упрашиваем его хором, но ведь не благословения просим, на самом-то деле. По-своему хотим! Отец Александр, вроде как начальник по службе, должен поставить печать на резолюции, подготовленной нами. Доказываем ему, почему решение наше – лучшее из всех возможных вариантов…

        Но не сдается наш упрямый батюшка. На уговоры не поддается. Печати не ставит.

         Спустя месяц после поездки я позвонила подруге.

         - Не развелась?

         - Нет, - говорит она, без радости, но и без грусти особенной, - Живем пока. Сережка нашел новую работу. Не хулиганит. Пока…

         - А я все там же, не уволилась, и не жалею об этом. Но есть иная новость: наш дом включили в план сноса, и до конца года каждому из нас дадут новую квартиру. Представляешь? Интересно, откуда об этом мог узнать отец Александр?

          Неожиданно Татьяна сказала:

        - Помнишь, как лекции прогуливали? Логику, историю? Вот не прогуливала бы я, может, и не встретилась бы с будущим мужем! Учиться надо было, а не по кафешкам ходить! Имела бы красный диплом…

      - Что толку? – возразила я, - Ты хоть замуж вышла, а у меня ни семьи, ни красного диплома.

      - Будет, погоди! Не диплом, конечно, а семья! Я уверена. Все у тебя впереди…  

        Вечером я помыла голову, шампунь назывался «Без слез». Как было бы хорошо, если бы подобная гигиеническая процедура была настоящим средством от слез.   

       Добрая Татьяна всего лишь жалеет меня, понимаю. Понимаю, но так хочется верить, что сбудутся ее слова…

Футболист.

   

 

      

         Так прозвали в школе Игоря Прокопенко. Целыми днями он носился  по футбольному  полю в компании таких же, как сам фанатов. Футбольное поле представляло  собой огороженный участок нашего двора, калитка закрывалась  на ключ, хранившийся у дворника дяди Саши. Только Игорю дядя Саша вручал ключ, каждый раз приговаривая:

       - Под личную ответственность!

        Игорь быстрее всех бегал по полю. Точнее всех бил пенальти. Громче всех кричал, отстаивая свою правоту. Среди равных он был первым. Во всяком случае, так казалось при взгляде сквозь тюлевую занавеску…

       Побеждала его команда или проигрывала? Не знаю, меня не волнует статистика…  

       Спрятавшись за эту занавеску, я часами могла наблюдать за футбольными баталиями из окна кухни. Игорь  не смог бы разглядеть меня, даже если бы захотел. И все равно – пряталась… Чтобы никто и никогда не догадался…

        Прошло двадцать лет. Слабая ниточка – разговоры со старой школьной подругой, редкие, по телефону. Узнаю новости. Первый красавец, силач, обаятельный парень Юрка Смирнов удачно женился. У самой Галки Абрамовой родились близнецы. Славка Марецкий стал врачом, сделал карьеру, читает лекции в Гамбурге. Вовка – помнишь его, весь в веснушках? – женился на дочери генерала. Только, кажется, уже развелся.    

         Игорь Прокопенко? Как же, Галке и про него кое-что известно. У Игоря есть жена, растут двое детей.

         Понимаю, что должна рассказать кое-что о себе. Добавить в общую копилку. Только вот что? Жизнь моя событиями не богата.

         Сначала я говорила:

          - Учусь, работаю.

         Потом просто:

         - Работаю.

        Были варианты:

         - Уволилась. Нашла новую работу.

         Галка вздыхала. Мало информации. А что еще скажешь человеку, которого не видишь годами? 

        - Ты какая-то замкнутая, необщительная, - жаловалась Галка, - даже на встречи выпускников не ходишь. Жаль.

          Однажды она спросила:

         - Правда, что тебе нравился Прокопенко, футболист? Не стесняйся, скажи! Может, вам познакомиться? Еще раз… Он, по слухам, недавно развелся… 

         Тут я пожалела, что когда-то, давно, в детстве, совершила опрометчивый поступок: сообщила Галке свой телефон. Сама не веря своим словам, говорю чужим голосом:

         - Почему бы нет?

        Галка прямо оживилась, в свою стихию попала:

        - Я ему сейчас позвоню, да? Завтра, вечером, в кафе, можете встретиться, да? Под моим чутким руководством, да?

          Понимаю: хочет получить материал для грядущих сплетен.  

        - Почему бы и нет? – неужели это я произнесла… Кошмар!

       То есть никуда я не пойду. Телефон отключу. Никаких нарядных платьев не буду. Из принципа не стану делать укладку, надевать бусы…

        После работы захожу к знакомой парикмахерше Наталье:

        - Сделай меня лет на десять моложе… 

        Наталья быстро причесывает меня, приговаривая:

       - Что людям нужно, они уже и сами не знают… Одному одно, другому другое. И всем – на грош пятаков.

        Последний штрих расческой. Брызги лака.

        - Наташа! Ты превзошла себя!

         Моложе я не стала. Однако хоть заметно, что честно старалась… Приложила усилия. Приятельница точно оценит.                              

        Напяливаю на себя выходное синее платье – длинный рукав, круглый воротничок, юбка в складку. Вздыхая, застегиваю на шее нитку жемчуга. Куда я собралась, зачем?

        Галка постарела, но не повзрослела: все такая же веселая. Смуглое лицо, модные (не то, что у меня) очки в эффектной оправе. Ее маленькая черная шляпка с сизыми перышками сбоку кажется мне слишком экстравагантной.

        Она с удовольствием играет роль свахи. Хохочет, делится житейскими историями, настоящими или выдуманными – не знаю…

       - Женщина должна быть замужем, мужчина должен быть женат. Я своих дочерей с детского сада к замужеству готовлю. Не нравится один жених – ищи другого. Как выбрать? Да очень просто! Надо проверку устраивать. Узнать, где работает, как относится к детям. Каков он в быту. Тогда неожиданностей не будет.

       Оптимистка. Стараюсь не вслушиваться в ее щебетание. Трезвый, житейский, прямолинейный взгляд на мир мне почему-то не по душе. Хотя что скрывать? Причина ясная: виновата моя личная неустроенность.  

 Мы пьем кофе в маленьком кафе, на втором этаже. Футболист опаздывает. Нехороший знак. Впрочем…. Может быть, знак, наоборот, хороший!

        Лучше всего будет, если Игорь на свидание вообще не придет!

        - Все будет хорошо! Положись на меня! - подбадривает подруга, глядя на мое растерянное лицо - Не волнуйся! Он появится…

         Новоявленная сваха добавляет, потирая ладони в предвкушении: 

        - Вот тут-то мы его и оприходуем.

          Она что-то еще хотела сказать. Смешное и житейски-грамотное… И осеклась на полуслове:

         - Игорь?

         Все мои силы, душевные и телесные ушли в тот миг на то, чтобы не обернуться. Встать и уйти не могла – ноги отказали. Однако оглядываться есть признак плохого воспитании. Я так решила. Сижу. Держу спину ровно и стараюсь дышать…

        Бывший футболист выглядел весьма помятым жизнью, выпивающим мужчиной неопределенного возраста. Пуговицы на пиджаке пришиты крест накрест. Под пиджаком майка с разношенным воротом. И руки дрожат…

      Только голос остался прежним. И легчайшая тень прежнего мальчишки два-три раза промелькнула в выражении лица. Но алкогольный запах успешно отгонял эту тень…

        Мы с Галкой переглянулись.

        Проверки, предложенные добросердечной свахой, ни к чему. И так все ясно. Надо посидеть из вежливости полчаса и уйти.

        Игорь говорит о бывшей жене, о сыне, который работал в сетевом  ресторане на кассе.

       - Шустрый парнишка! Я его к себе прописал. А супруга пусть живет с дочкой.

        Потом он сказал:

       - Много девушек хороших. Молодых. На мой век хватит.

        Понял, значит, что мы не пара. Слово «молодых» царапнуло мой слух. Футболист хотел меня обидеть. Или просто поднять свой авторитет, показать нам, «немолодым», что мужчина, стоит ему чуть протрезветь, в любом возрасте - жених…

        Галка затараторила. Разошлась. Игорю пришлось выслушать кучу историй о Галкиной семье, О том, что бабушка лежала в психиатрической больнице. А свекровь не хотела ухаживать за внуками.

       Они болтали, а я вспомнила, как подглядывала сквозь занавеску и не понимала: проиграл он или выиграл?

       Могла бы я перестать прятаться за ту занавеску. Могла бы спуститься во двор. Могла бы выйти за него замуж. И оказаться на месте его бывшей жены…

        Что это было бы: победа или проигрыш?

        Одно знаю: житейский философ Галка такими вопросами не мучается, смело идет вперед. С оптимизмом, достойным лучшего применения…                          

       Нет, все-таки  правильно поступила я, что не вышла тогда из-за тюлевой занавески!  

Бухгалтер Царева.

                  

                  

        Наша бухгалтерша, Царева Лидия Евгеньевна, была холодна, недоступна и великолепна. Как горная вершина. Как айсберг.

        Волосы уложены в аккуратную, точную, как контрольный выстрел, прическу. Клетчатое платье с круглым воротничком. Без намека на помятость. Чисто убранный рабочий стол – штампы заправлены, карандаши заточены. Ручки, все как одна, пишут. Ненужных бумажек нигде не валяется. Идеальный работник…

      Мы довольно часто сталкивались по пути на работу. Шли рядом метров пятьсот. Разговаривая с ней, я чувствовала робость. Шагать молча было еще хуже, жуткое душевное смущение одолевало.     Только о чем разговаривать с  айсбергом? Поневоле начинаешь пороть чушь…

    - Лидьевгеньна, как вы относитесь к моде? Недавно я видела в магазине симпатичное пальто…

      Зачем я с ней говорю – ведь все вранье! Не была я в магазине, пальто не разглядывала. Вполне удовлетворена своей старой курткой. Что за наказание!

       Два раза в месяц я подхожу к ее столу. Мы все подходим, по очереди. Бухгалтерша выдает листочки, где обозначена зарплата. Потом снимаем деньги через банкомат… Так вот, единственный честный вопрос хотелось бы задать: почему в  листочке, где обозначена моя зарплата, слишком мало начислений, зато чересчур много налогов? Загадка! Без подсказки не разобраться... 

       По инерции продолжаю:

       - С пояском, с двумя карманами. Вам бы пошло такое!

       Гнусная лесть – последнее прибежище моральных уродов. О, как ненавижу подобных мне льстецов!

       - Я недавно купила новое пальто, - отрезала бухгалтерша ледяным голосом, - И вообще, я ношу исключительно современные, дорогие вещи.

       Только было хотела я про зарплату и налоги спросить, уже сделала глубокий вдох… Так ведь на тебе, после такого заявления даже спрашивать неловко… Представляю, как обольет она меня презрением за мелочность… В лучшем случае. В худшем – просто «пошлет»…

        Сама начальница побаивается  идеальную бухгалтершу. Обращается на «вы». По имени-отчеству. И я замечала, как заискивающе покачивает головой, словно заранее с Лидией Евгеньевной соглашаясь.

       Только Надежда Ивановна, старейшая работница, может подойти и спросить по-свойски:

        - Как дела, Лидусь? Как там твои соседи? Что нового?

        - Купила шторы и покрывала на диван, - отчитывается Лидия, - Под бархат. За…

          Называет немалую сумму. Я бы не потратила столько на шторы с покрывалами. Мне стыдно, и одновременно слегка злорадствую, невзначай обнаружив, что Лидия, как и я, в коммуналке живет.    

       - Признаю только качественные, дорогие вещи! - заявляет наш айсберг.

         В обед Надежда Ивановна говорит:

        - Лида в Москву из деревни приехала. Всего добилась своим трудом. Вот и комнату сама себе купила, помощников у нее нет. Ты не стесняйся, спроси ее. Не бойся, не пошлет… Она, Лида то есть, вообще-то хорошая женщина…

        Последние слова произнесены не совсем уверенно. Что окончательно меня убеждает – «пошлет». Надежда машет рукой:

       - Я бы спросила про тебя, да сама понимаешь, мне неудобно.

        Понимаю. А уж как мне-то неудобно.

        И все же настал момент, когда я набралась смелости!

        С утра шел дождь. Прыгаю по лужам с зонтом наперевес и возле двери практически натыкаюсь на согнутую фигуру. Сначала я бухгалтершу не признала. Она, сидя на корточках, ласково подзывала мокрого, растерянного котенка, стоявшего с другого края лужи:

       - Не бойся, иди сюда, малыш…

     Лида подхватила котенка на руки. В ту минуту, под безжалостными струями,  взгляд у нее был отнюдь не ледяной, и далеко не королевский, а почти такой же, как у меня – растерянный и сирый… Разница лишь в том, что для нее это была минута слабости, для меня же – стабильное, рабочее состояние.

        Котенок пищал и царапался. Заметив меня, бухгалтерша отвела глаза. Но не бросила свою ношу. Ага, думаю, вот ты и попалась! Сейчас как спрошу!

       - Лидьевгенна, - распахнув перед ней дверь, небрежно произнесла я, - Что-то там с моими налогами. Помогите разобраться. Баланс не сходится…

        Захожу в кабинет. Котенок дремлет в углу на свернутой улиткой старой кофте (в тот же вечер его унесла домой наша уборщица Галя).

        Бухгалтерша быстро растолковала мне то, чего я, в силу финансовой безграмотности, никак не могла понять.

        И снова превратилась в идеал, недостижимый и великолепный.

        Только на светло-бежевом ее пальто появилась маленькая, еле заметная не царапина даже, и не след, а, скорее, запятая. Знак недосказанности, оставленный на дорогой ткани заблудившимся мокрым котенком.